АПОЛОГИЯ ТЕРТУЛЛИАН

1.
Если вам, представители римской власти, председательствующим на открытом и высоком месте, почти на самой вершине государства для того, чтобы производить суд, не дозволено явно разбирать и лично исследовать, в чем собственно состоит дело христиан; если относительно этого только одного дела ваша власть или боится или стыдится публично производить дознания по строгим правилам справедливости; если наконец, что случилось весьма недавно, ненависть к этой секте, чрезмерно деятельная в домашних судах, заграждает путь к защите: то да позволено будет истине дойти до ваших ушей по крайней мере тайным путем беззвучных букв. Она ничего не выпрашивает своему делу, потому что и не удивляется своему положению. Она знает, что она живет на земле, как чужестранка, что между чужими ей легко найти себе врагов; но при этом знает, и то, что она имеет свое происхождение, жилище, надежду, любовь к себе, честь на небесах. Теперь одного только она желает, чтобы не осуждали не,не узнав ее. Что потеряют законы, господствующие в своем царстве, в том случае, если ее выслушают? Не тем более ли будет прославляться сила их, если они будут осуждать ее, даже выслушав ее? Но если они будут осуждать ее, не выслушав ее, то кроме упрека в несправедливости, будут заслуживать подозрение в некотором сознании, именно: не хотят выслушивать ее потому, что не в состоянии осуждать ее по выслушивании ее. Итак мы поставляем пред лицом вашим первою причиною несправедливой ненависти к имени христиан это. Эту несправедливость та самая причина, которая по-видимому ее извиняет, на самом деле и обвиняет и осуждает ее, то есть, незнание. Ибо что несправедливее того, что люди ненавидят то, чего не знают, хотя оно и заслуживало бы ненависти. Ибо тогда только оно заслуживает ненависти, когда разузнают, заслуживает ли оно. Если же знание вины отсутствует, то чем защищается справедливость ненависти, которую должно оправдать не тем, что есть, но знанием. Так как ненавидят потому, что не знают, каково есть то, что ненавидят, то почему оно не может быть таким, чего они не должны бы ненавидеть? Итак мы доказываем одно другим: и то, что они не знают, потому что ненавидят, и то, что они несправедливо ненавидят, так как не знают. Доказательство незнания, которое осуждает несправедливость в то время, как защищает, есть; ибо все, которые прежде ненавидели, потому что не знали, каково то, что ненавидели, перестают и ненавидеть, лишь только перестают не знать. Из них делаются христиане, конечно, благодаря приобретению точного знания, и они начинают ненавидеть то, чем были прежде, и проповедовать то, что раньше ненавидели, и их теперь столько, сколько и нас обвиняемых. Вопят, что государство наполнено христианами, что христиане находятся в деревнях, городах, на островах; сокрушаются о том, что люди всякого пола, всякого возраста, всякого звания и всякого сана принимают христианство, как бы о великом бедствии. Однако это самое побуждает их предполагать, что здесь скрывается какое либо благо. Им непозволительны некоторые предположения, им неугодно поближе познакомиться с делом. Здесь только человеческая любознательность цепенеет. Любят не знать, тогда как другие радуются, что узнали. Насколько больше Анахарсис осудил бы этих не знающих, которые однако судят о знающих, чем тех необразованных, которые однако судили об образованных? Им желательнее не знать, потому что они уже ненавидят. Поэтому они наперед решают, что то, чего они не знают, таково, что они не могут не ненавидеть, если узнают. Ибо если не найдется никакого разумного основания к ненависти, то, конечно, самое лучшее будет оставить несправедливую ненависть. Если же установлена будет преступность, то у ненависти не только ничего не отнимется, но напротив она приобретет себе непоколебимость даже авторитетом самой справедливости. – Но, говорят, христианство не должно считать благом потому только, что оно многих обращает на свою сторону, ибо сколько таких, которые всецело предаются злу, которые перебегают на сторону развращения. – Кто это отрицает? Однако то, что действительно есть зло, даже те самые, которых оно порабощает, не осмеливаются защищать, как добро. Природа всякое зло покрыла одеждою страха. или стыда. Так злодеи сильно желают скрываться; стараются не показываться; трепещут, если бывают пойманы: отрицаются, если их обвиняют; нелегко и не всегда сознаются даже в том случае, если их подвергают пыткам, жалуются, если их справедливо осудят, пересчитывают в себе самих проявления злой воли, приписывают их иди судьбе или звездам. Ибо они не хотят, чтобы им принадлежало то, что они признают злом. А христианин делает ли что либо подобное? Никому не стыдно; никто не раскаивается, разве только в том раскаивается, что раньше не был христианином. Если кто порицается, то он этим славится; если обвиняется, то не защищается; спрошенный сознается даже добровольно; осужденный воздает благодарность. Что это за зло, которое не имеет натуральных свойств зла: страха, стыда, увертки, раскаяния. плача? Что это за зло, ответчик за которое радуется, обвинение в котором ест желание, а наказание за которое есть блаженство? Ты не можешь назвать эго безумием, так как ты изобличен в незнании.

2.
Но если достоверно то, что мы преступники и притом величайшие; то почему вы сами относитесь к нам не так, как к подобным нам, то есть, к прочим преступникам, хотя к одному и тому же преступлению должно было бы быть одно и тоже отношение? Когда другие обвиняются во всем том, в чем мы обвиняемся, то они для доказательства своей невинности и сами себя защищают и пользуются наемными адвокатами. Им открыта возможность и отвечать и возражать, так как и вообще не дозволено осуждать тех, которые не защищались и не выслушивались. Но одним только христианам не дозволяют ничего говорить, что оправдывало бы их дело, что защищало бы истину, что и предохраняло бы судью от несправедливости. Только того и ожидают, что необходимо для общественной ненависти, именно: признания в имени, а не расследования преступления. Когда производите следствие по .делу какого либо преступника, то вы произносите приговор не тотчас после того, как он объявит себя человекоубийцею, или святотатцем, или кровосмешником, или общественным врагом (я называю свои елогии) но после того, как узнаете свойство преступления, число, место, образ, время, свидетелей, соучастников. С нами ничего такого не делают, хотя должно было бы расследовать все то, в чем ложно обвиняют нас, а именно: сколько каждый из нас пожрал умерщвленных детей? сколько при погашенных свечах уже совершил кровосмешений? какие были при этом повара, какие собаки? 0, какая честь была бы судье, если бы он открыл того, который пожрал уже сотню младенцев! Напротив, мы знаем, что разыскивать нас даже запрещено. Когда Плиний Младший управлял провинциею, то он, одних христиан осудив, а других лишив должностей, обратился за разрешением к тогдашнему императору Траяну, что ему делать на будущее время, так как он был смущен самым множеством их. К этому Плиний Младший присовокупил, что он, кроме решительного отказа приносить жертвы, узнал о них только то, что у них бывают собрания до рассвета для прославления Христа, как Бога, и для распространения учения в своем обществе, и что они запрещают человекоубийство, прелюбодеяние, обман, вероломство и прочие преступления. Тогда Траян ответил ему: хотя людей этих отыскивать не должно, но наказывать должно, если их представят. О решение, по необходимости смешенное! Он утверждает, что людей этих не должно отыскивать, как невинных, а вместе с тем повелевает наказывать их, как виновных. Он щадит и свирепствует; он скрывает и открывает. Зачем ты проводишь себя самого таким решением?. Если осуждаешь, то почему не отыскиваешь? Если не отыскиваешь, то почему и не освобождаешь? Для отыскивания разбойников избирается по жребию военная стража во всех провинциях. По отношению к виновным в оскорблении императорского величества и по отношению к общественным врагам всякий человек есть воин. Розыски распространяются на соучастников и свидетелей. Одного только христианина не дозволено отыскивать, а представлять дозволено, как будто отыскивание имеет сделать что-либо другое, кроме представления. Итак вы осуждаете представленного, которого никто не хотел отыскивать, который, мне кажется, уже не потому заслужил наказание, что виновен, а потому, что найден тот, которого не должно было найти. Вы поступаете с нами не по закону судопроизводства чад преступниками и в ток еще, что их, если они отрекаются, вы подвергаете пыткам для того, чтобы они признались, а нас – для того, чтобы мы отреклись. Но если бы действительно то было зло, что мы открыто признаем; то тогда мы, конечно, стали бы отрекаться, а вы принуждены были бы заставлять нас к признанию пытками. Вы не в праве полагать, что преступления не должно открывать при помощи розысков потому, что вы знаете о совершении их из признания имени; так как вы, зная, что такое человекоубийство, тем не менее, когда преступник сознается в этом, стараетесь узнать образ совершения этого преступления. Так как вы предполагаете о наших преступлениях из признания имени; то для вас тем преступнее принуждать нас отрекаться от этого признания, чтобы мы, отрекаясь от него, вместе с тем отреклись и от тех преступлений, о которых вы предполагаете из признания имени. Но, я полагаю, вы не хотите, чтобы мы, которых вы считаете отъявленными преступниками, гибли. Поэтому, конечно, вы обыкновенно, говорите человекоубийце: отрекайся, и если он упорствует в своем признании, то вы, обыкновенно, повелеваете подвергать его пыткам, как безбожника. Если вы поступаете с нами не так, как с виновными; то следовательно вы признаете нас невинными. Поэтому как будто вы не хотите, чтобы мы, невинные, оставались при своем признании, о котором вы знаете, что его должно осуждать по необходимости, а не по справедливости. Человек говорит во всеуслышание: я христианин. Он говорит то, что он есть; а ты хочешь услышать то, что он не есть. Вы, заботящиеся об открытии истины, от одних только нас стараетесь услышать ложь. Он говорит: я то, о чем ты спрашиваешь, я ли это. Зачем ты толкаешь меня на ложь. Я признаюсь, а ты подвергаешь пыткам. Что же ты стал бы делать, если бы я стал отрекаться? Другим, если они отрекаются, вы, конечно, не легко верите; а нам, если мы отрекаемся, вы тотчас верите. Такое извращение должно было бы навести вас на ту мысль, не скрывается ли здесь какая либо тайная сила, которая заставляет вас поступать вопреки формы, вопреки обычая судопроизводства и вопреки также самих законов. Ибо, если я не ошибаюсь, законы повелевают открывать преступников, а не скрывать их; они предписывают осуждать признавшихся, а не освобождать. Таковы постановления сената, таковы мандаты императоров, такова та власть, служителями которой вы состоите. Ваше господство гражданское, а не деспотическое. У деспотов пытки употребляются и как наказание, а у вас они допускаются только для расследования дела. Ими храните вы закон до сознания, а если сознание предваряет их, то тогда они становятся уже ненужными. Тогда нужно решение; тогда преступник должен удовлетворить долгу наказания и не должен быть освобожден. поэтому никто и не желает освободить его; непозволительно желать этого; поэтому и никого не принуждают отрекаться. Христианина ты считаешь винновым во всякого рода злодеяниях, врагом богов, императоров, законов, обычаев, всей натуры, и однако принуждаешь отрекаться, чтобы освободить его, которого ты не можешь освободить, если он не отречется. Ты действуешь против законов, ибо ты хочешь, чтобы он утверждал то, что он невинен, чтобы ты мог объявить его таким даже вопреки его желанию, и чтобы он не был ответственен за прошедшее. Откуда такое помрачение, что вы не поразмыслите о том, что должно более верить тому, кто сознается по доброй воле, чем тому, кто отрекается по принуждению? Принужденный к отречению разве искренне и по убеждению отречется? И освобожденный разве не может посмеяться тут же пред самым трибуналом над вашею ненавистью, сделавшись опять христианином? Итак поелику вы поступаете с нами во всем иначе, чем с прочими преступниками, домогаясь одного, чтобы мы отреклись от своего имени (мы, конечно, отрекаемся, если делаем то, чего не делают христиане), то отсюда вы легко можете понять, что в деле нашем нет никакого преступления, а есть только имя, которое какой-то дух враждебной силы преследует, стараясь прежде всего о том, чтобы люди не хотели точно звать то, относительно чего им прекрасно известно, что они не знают. Поэтому и верят относительно нас тому, что не доказано, и не хотят производить следствия, чтобы не было доказано, что того нет, верить чему они очень хотят, чтобы имя, ненавистное тому враждебному духу, осуждалось за преступления предположенные, а не доказанные, на основании одного только признания. Нас мучат, когда мы сознаемся; нас казнят, когда мы остаемся непоколебимы; и нас освобождают, когда мы отрекаемся, потому что сражение идет из-за имени. Наконец, почему вы с дощечки читаете вслух, что он христианин? Почему не читаете, что он человекоубийца? Если христианин человекоубийца, то почему и не кровосмешник, или почему он не все то другое, существование чего вы признаете в вас? Наши только преступления вам стыдно или неприятно называть собственными именами. Если христианин не виновен ни в каком преступлении, то имя его есть преступление. Если преступление принадлежит одному только имени, то оно очень опасно.

3.
Что значит то, что очень многие, сомкнув свои глаза, так ненавидят это имя, что, давая о ком либо хороший отзыв, порицают его за одно имя. Один говорит: хороший человек Гай Сей, только что христианин. А другой говорит: я удивляюсь, что Луций Тиций, благоразумный муж, вдруг сделался христианином. Никто не поразмыслит, не потому ли Гай хорош и Луций благоразумен, что они христиане? Или не потому ли они христиане, что одни из них хорош, а другой благоразумен? Хвалят, то, что знают, порицают то, что не знают, и на то, что знают, нападают тем, чего не знают. Но справедливее было бы судить о неизвестном по известному, чем осуждать известное по неизвестному. Иные тех, которых они до принятия ими христианства знали за людей ветреных, пустых и бесчестных, порицают тем, чем хвалят. Они подают свои голоса во мраке ненависти. Какая женщина! Как игрива! Как жадна до наслаждений! Какой молодой человек! Как игрив! Как склонен к любовным похождениям! И такие то люди сделались христианами. Итак причиною исправления считают имя. Некоторые вступают в договор с этою ненавистью на счет своих выгод, с удовольствием соглашаются на несправедливость, лишь бы не иметь в доме того, что ненавидят. Муж, уже не ревнивый, прогоняет свою жену, уже верную. Отец, прежде снисходивший к своему сыну, теперь отказывается от него, уже послушного. Господин, некогда кроткий, теперь прогоняет с глаз долой раба. уже верного. Лишь только кто делается лучшим, благодаря этому имени, то тотчас возбуждает сильную ненависть. Не столь велико благо, сколь велика ненависть к христианам. Итак если ненавидят одно только имя, то спрашивается, в чем обыкновенно обвиняются имена или слова? Ни в чем другом, как только в том, что звучат барбаризмом, или предвещают несчастие, или содержат в себе злоречие и бесстыдство. Христианин же, как показывает этимология этого слова, происходит от помазания. Да и имя хрестианин, неправильно вами произносимое (ибо вы не знаете точно даже имени нашего), обозначает приятность или благость. Итак ненавидят в людях невинных и имя невинное. Но секту ненавидят, конечно, за имя Основателя ее Но что в том нового, если какая либо секта берет имя для своих последователей от имени своего основателя? Не называются ли философы по своим основателям платониками, эпикурейцами, пифагорейцами? Не называются ли также они от мест своих собраний и школ стоиками и академиками? Равным образом медики не получили ли своего имени от Еразистрата, а грамматики – от Аристарха, а повара – от Апиция? Однако никого не ненавидят за имя, перешедшее вместе с учением учителя и на учеников. Конечно, если кто доказал бы, что Основатель худ и секта худа, тот доказал бы, что и имя худо, достойно ненависти за виновность секты и Основателя. Поэтому следовало бы прежде, чем ненавидеть имя, узнать секту по Основателю или Основателя по секте. Но так как вы пренебрегли следствием и познанием того и другого, то у вас остается одно только имя, против него только одного идет война, один только простой звук осуждает и неизвестную секту и неизвестного Основателя, потому что эти последние только называются, а не изобличаются.

4.
Итак, сделав как бы предисловие для порицания несправедливости общественной ненависти к нам, начну уж защищать дело невинное, и не только отвергну то, в чем нас обвиняют, но и обращу это на самих обвинителей, чтобы отсюда люди знали, что христиане не имеют того, что, как им известно, есть у них самих, и чтобы они устыдились, обвиняя, не говорю, худшие – лучших, но по крайней мере равные – равных себе. Мы будем отвечать отдельно на все то, что, как говорят, мы делаем тайно, но что, как мы знаем, совершают явно те самые, которые нас считают злодеями, лжецами, людьми, достойными осуждения посмеяния. Когда наша истина дает отказ всему, то против нее наконец выставляется авторитет законов. Говорят: после законов не должно делать рассуждений; хочешь, не хочешь, а повиновение им должно предпочитать самой истине. Поэтому я с вами, как хранителями законов, вступлю в прения о законах. Во-первых, какое жестокое постановление вы делаете, говоря: вам не позволяется быть. И это вы предписываете без всякого гуманного рассуждения; вы объявляете насилие и несправедливую тиранию, если утверждаете, что нам не дозволено быть потому, что так вам угодно, а не потому, что того требует долг. Если вы не хотите дозволять потому, что не должно дозволять, то, без сомнения, не должно дозволять то, что худо, и, конечно, этим самым предполагается, что должно дозволять то, что хорошо. Если я найду, что то хорошо, что закон твой запретил, то может ли он по тому предварительному рассуждению запрещать мне то, что он в праве был бы запретить, если бы оно было зло. Если твой закон впал в заблуждение, то, полагаю, он принят от человека, а не произошел конечно от Бога. Удивляетесь ли вы или тому, что человек мог ошибиться, составляя законы, пли тому, что он поправил свою ошибку, отвергая их? Ибо законы и самого Ликурга, исправленные лакедемонянами, не принесли ли издателю их столько скорби, что он осудил себя самого на голодную смерть в уединении. Да и вы, благодаря опыту, освещающему мрак древности, не изменяете ли и не отменяете ли ежедневно древние и негодные законы новыми рескриптами и эдиктами императоров? Север, консервативнейший император, не изменил ли недавно пустейшие Папиевы законы, которые повелевали рождать прежде, чем законы Юлиевы – вступать в брак, не смотря на древность этих законов? Были некогда законы, по которым осужденные должники разрубались на части своими кредиторами. Но такие жестокие законы по общему согласию отменены, и смертная казнь заменена позорным знаком. Употреблявшееся объявление об аукционной продаже имущества хотело скорее подлить крови в человека, чем вылить ее из него. Сколько у вас доселе есть таких законов, которые должно исправить? Законы делает неприкосновенными не число лет, не авторитет их издателей, а одна только справедливость Поэтому когда делается известною их несправедливость, то они по заслугам осуждаются, хотя и сами осуждают. Как мы называем законы несправедливыми? Если они наказывают за одно только имя, то мы называем их не только несправедливыми, но даже глупыми. Если же наказывают дела, то почему наказывают дела на основании одного только имени. У других наказывают дела после доказательства их виновности, а не на основании одного только имени? Я кровосмешник; почему не производят следствие надо мною. Я детоубийца; почему меня не подвергают пыткам. Я допускаю нечто против богов, против императоров; почему не выслушивают меня, который имеет, чем защититься? Никакой закон не запрещает расследовать то, что запрещает делать; ибо ни судья не может наказывать справедливо, если не узнает, что сделано то, что не дозволено делать, ни гражданин не может верно повиноваться закону, если не знает того, что закон наказывает. Никакой закон не обязан одному только себе сознанием своей справедливости, но он обязан этим и тем, от кого ожидает повиновения. Но тот закон подозрителен, который не желает, чтобы его критиковали. Если же закон господствует без критики, то он произволен.

5.
Чтобы сказать что-либо о происхождении такого рода законов. то было древнее постановление, по которому никакой император не мог включать в сонм богов никого без соизволения на то сената. Эго знает М. Эмилий по делу своего бога Албурна. В пользу нашу говорит и то, что у вас Божество зависит от человеческого произвола. Если Бог не угоден будет человеку, то не быть Ему богом. Человек уж должен оказывать милость Богу. Поэтому Тиберий, во время которого имя христианское появилось в мир, донес сенату то, что сообщено ему было из Сирийской Палестины, именно, что там открыли истинного Бога, с выражением своего мнения. Но сенат не принял его мнения, так как сам предварительно не исследовал дела. Император же остался при своем мнении и грозил обвинителям христиан наказанием. Раскройте свои комментарии и там вы найдете, что Нерон первый свирепствовал с своим императорским мечем против этой секты, которая распространялась в особенности в Риме. Но такой виновник нашего гонения доставляет нам даже славу; ибо кто знает его, тот может понять, что он ничего не преследовал, кроме великого блага. Преследовал нас и Домициан, часть Нерона по жестокости. Но так как в Домициане еще было нечто человеческое, то он скоро прекратил то, что начал, возвративши даже тех, которых отправил в ссылку. Таковы всегда наши преследователи, люди несправедливые, нечестивые, опозоренные, которых и сами вы, обыкновенно, осуждаете и осужденных которыми оправдываете. Но из стольких императоров, следующих за ними до настоящего включительно, знающих предметы божественные и человеческие, укажите хоть одного, который гнал бы христиан. А мы напротив Марка Аврелия, серьезнейшего императора, объявляем покровителем их, если найдено будет то письмо его, в котором он свидетельствует, что жажда германского войска его была утолена дождем, испрошенным молитвами воинов христианских. Хотя он прямо не отменил наказаний христиан, однако на самом деле некоторым образом устранил их, определив обвинителям их осуждение даже тягчайшее. Каковы поэтому те законы, которыми пользуются против нас люди только нечестивые, несправедливые, развращенные, жестокие, низкие, безумные? Эти законы обошел отчасти Траян, запретив разыскивать христиан. Этими законами не пользовался ни Адриан, хотя он старался узнать все таинственное, ни Веспасиан, хотя он завоевал иудеев, ни Пий, ни Вер. Конечно, должно полагать, что худшие люди должны быть истребляемы скорее лучшими людьми, как противниками своими, чем своими сообщниками, то есть, худшими.

6.
Теперь я желал бы, чтобы благоговейнейшие защитники и охранители отеческих законов и обычаев сказали мне о своей верности, о своем почтении и повиновении постановлениям предков, если они ни от одного из них не отступили, если они ни в одном из них не произвели изменений, если они не уничтожили всего необходимого и наилучшего для дисциплины. Куда же исчезли те законы, которые воспрещали роскошь и тщеславие, которые повелевали тратить на обед не более ста ассов и подавать на стол не более одной курицы и притом неоткормленой, которые изгоняли из сената патриция, как мужа тщеславного, за то, что он имел десять фунтов серебра, которые разрушали театры немедленно после их появления, так как они развращали нравы, которые не дозволяли без основания и ненаказанно пользоваться почетными должностными и родовыми знаками? Ибо я вижу и сотенные обеды, которые должно так называть потому, что на них затрачивают уже сотни тысяч сестерций, – и слитки серебра, обращенного в блюда, и это последнее не только у сенаторов, но даже и не у вольноотпущенников или у тех, которые еще рвут бичи. Вижу я театры, не совсем одинокие и не обнаженные. Ибо, чтобы бесстыдное удовольствие не озябло и зимою, лакедемоняне первые выдумали для зрелищ ненавистную пенулу. Вижу, что между матронами и публичными женщинами не осталось никакого различия в одежде. Исчезли также и те институты предков, которые охраняли умеренность и воздержность женщин, когда ни одна женщина не носила золота, исключая одного пальца ради брачного кольца, которое жених давал в залог любви, когда женщины так воздерживались от вина, что одна матрона за отпечатание шкафчиков винного погреба была наказала от своих родственников голодною смертью, а другая во времена Ромула была безнаказанно умерщвлена своим мужем Метеннием за то, что дотронулась до вина. Женщины должны были целовать своих родственников для того, чтобы последние могли судить о первых по их дыханию. Где то счастие браков, которое зависело, конечно, от добрых нравов и благодаря чему почти в течение 600т лет от основания Рима ни один брак не был расторгнут? А теперь всякий член женщин обременен золотом, ни одни женские уста не свободны от вина, а развод сделался предметом желания и как бы необходимым результатом брака. Даже то, что отцы ваши мудро постановили по отношению к самим богам вашим, вы, послушнейшия чада их, также отменили. Отца Либера с его мистериями консулы по постановлению сената изгнали не только из Рима, но даже из всей Италии. Сераписа, Изиду и Арпократа с его Собачьею головою консулы Пизон и Габиний, которые, конечно, не были христианами, удалили из Капитолия, то есть, из курии богов, разрушив даже их жертвенники, чтобы положить конец их культу, полному суеверий и безнравственности. А вы, возвратив их, оказали им величайшую почесть. Где тут ваша религиозность? Где тут у вас должное уважение к предкам? Вы оставили их одежду, пищу, домашнюю обстановку, образ мыслей и наконец самую речь. Вы постоянно хвалите старину, а между тем ежедневно живете по новому. Так как вы отступили от хороших институтов своих предков, то отсюда ясно, что вы удерживаете и охраняете только то, что не должно удерживать и охранять, тогда как не охраняете того, что должно охранять. В своем месте я покажу, что и то, преданное вам отцами, что вы, по-видимому, весьма верно сохраняете, за нарушение чего вы считаете христиан особенно виновными, – я разумею вашу ревность в почитании богов, относительно чего древность особенно заблуждалась, – вы также презираете, пренебрегаете и вовсе уничтожаете вопреки авторитету предков, хотя вы соорудили жертвенники Серапису, уже римскому, хотя вы совершаете неистовство в честь Бахуса, уже италийского. Ибо теперь я буду отвечать на обвинение нас в тайных преступлениях, чтобы очистить себе путь к критике явных преступлений.

7.
Нас называют величайшими преступниками за таинство убиения детей, за едение их потом и за кровосмешение после пира, о чем заботятся собаки, опрокидывая светильники и устрояя чрез это своднический мрак для стыдливости, вызываемой преступнейшими похотями. Впрочем в этих преступлениях нас всегда обвиняют, но вы не стараетесь открыть то, в чем так давно нас обвиняют. Итак или откройте это, если верите; или не верьте. если не открыли. Ваше укрывательство свидетельствует вам, что нет того, чего вы сами не дерзаете открыть. Совершенно иную обязанность вы возлагаете на палача, именно не ту, чтобы она говорили, что делают, а ту, чтобы они отвергали то, что они есть. Начало нашего учения идет, как я уже сказал, со времен Тиберия. Истина начала свое существование одновременно с ненавистью к себе: лишь только она появилась, немедленно сделалась ненавистною. У нее столько врагов, сколько чужих, и, конечно, по особенным причинам. Так иудеи враждебны к ней по соревнованию, воины – по вымогательству, рабы – по обыкновению. Мы ежедневно находимся в блокаде, нас ежедневно открывают, нас весьма часто захватывают в самых наших собраниях и сходках. Кто однако когда либо наткнулся при этом на плачущее дитя? Кто сохранил для судьи окровавленные уста циклопов и сирен в том виде, в каком и нашел их? Или кто в женах заметил какие либо следы неверности? Кто, наконец, открыв такие преступления, скрыл бы их? Или кто продал бы их, ведя с собой самих преступников? Если мы всегда скрываемся, то когда же сделалось известным то, что мы совершаем? Или лучше, кем это могло быть открыто? Самими преступниками во всяком случае не могло быть открыто это, потому что и по закону всех мистерий клятва молчания обязательна. Поэтому мистерии самофракийские и елевзинские тщательно скрываются. Не гораздо ли более должны быть скрываемы те мистерии, которые, будучи открыты, вызывают теперь человеческие наказания, хотя хранятся самим Богом? Итак, если мы сами не открываем своих мистерий, то, конечно, их открывают сторонние. А откуда они знают о них, когда даже дозволенные мистерии не допускают к себе непосвященных и остерегаются всякого рода свидетелей, разве только недозволенные не боятся? Природа молвы всем известна. Вам принадлежит следующее изречение: молва есть зло, быстрее которого нет ничего другого. Почему молва есть зло? Потому что быстра? Потому что доносит? Или потому что весьма часто бывает лжива? Она даже и тогда, когда сообщает какую либо истину, не обходится без лжи: она отнимает от истины что либо, прибавляет к ней что либо и вообще изменяет ее. Что? Ложь есть необходимое условие для существования молвы: она тогда только и продолжает свое бытие, когда передает неправду, и живет до тех пор, пока не докажет. Лишь только она докажет, то перестает существовать, и, как бы исполнивши свою обязанность донесения, передает факт, и с тех пор факт хранится и факт называется. Никто, например, тогда не говорит: сказывают, что это случилось в Риме, или есть молва, что он получил провинцию по жребию, но говорят: он получил провинцию по жребию, и: это случилось в Риме. Молва, как название недостоверного, не имеет места там, где достоверно. В самом деле верит ли кто-нибудь молве, кроме глупого? Ибо мудрый не верит неверному. Всем должно подумать о том, как происходит молва. Как бы широко ни была она распространена, как бы основание ее, по-видимому, ни было прочно; тем не менее она первоначально должна была произойти от кого либо одного. потом она мало помалу распространяется, проходит по различным языкам и ушам, и с течением времени никто уже не думает о том, что первые уста не посеяли ли ложь. А это бывает часто или по изобретательности зависти, или по произволу подозрения, или по врожденной у некоторых склонности ко лжи. По хорошо, что время все открывает, как свидетельствуют ваши пословицы и мудрые изречения, по воле самой натуры, которая так устроила, что ничто долго не скрывается, даже и то, о чем молва не сделала донесения. Итак не без достаточного основания одна только молва столь долго свидетельствует о злодеяниях христиан. Вы выставляете против нас такого свидетеля, который то, о чем некогда донес и что в течение столь большого периода времени довел до общего мнения, еще не был в состоянии доказать.

8.
Чтобы обратиться к свидетельству самой натуры против тех, которые предполагают, что этому должно верить, вот мы объявляем награду за эти преступления: они обещают вечную жизнь. Поверьте этому теперь. Ибо я хочу спросить тебя о следующем: и ты, который поверишь, будешь ли иметь столько силы, чтобы достигнуть этой награды, зная вот что: приди, вонзи нож в дитя, которое ни к кому не относится враждебно, которое ни в чем не виновно, которое есть сын всех. Если же все это лежит на обязанности другого, то ты только присутствуй при человеке, который умирает прежде, чем начал жить; выжидай выхода молодой души; лови невинную кровь; напояй ею хлеб свой, ешь его с наслаждением. Между тем, садясь за стол, высчитывай места, на которых находятся мать, сестра; замечай эти места тщательно, чтобы тебе не ошибиться, когда наступит собачья тьма, ибо ты совершишь беззаконие, если не сделаешь кровосмешения. Приняв такое посвящение и такую печать, ты будешь жить вечно. Желаю, чтобы ты ответил мне: вечность имеет ли такую цену, или нет? Если не имеет, то в таком случае не должно верить в нее. Но допустим, что ты уверовал в нее, тогда я буду отрицать, чтобы ты пожелал ее. Допустим, что ты пожелал, тогда я буду отрицать., чтобы ты мог. Итак почему другие могут, если вы не можете? Почему вы не можете, если другие могут? Я полагаю, что мы другой натуры, мы цинопенны или сциаподы; у нас другое устройство зубов, у нас другие нервы для распутной страсти. Ты, который допускаешь это в человеке, можешь и сам это делать; ибо и ты сам такой же человек, как и христианин. Ты, который не можешь это делать, не должен верить этому: ибо и христианин такой же человек, как и ты. Но христиане подвергаются всему этому по неведению. Им ничего такого не было известно о христианских мистериях, хотя, конечно, они знали, что эти мистерии должны в точности исполнять и со всей тщательностью отыскивать. Но, я полагаю, желающие посвятить себя в известные мистерии обыкновенно предварительно обращаются к главному жрецу их с тем, чтобы он сообщил им, что от них требуется. Тогда он сказал бы: тебе необходимо дитя и притом молодое, которое не знало бы, что такое смерть, которое смеялось бы при виде твоего ножа; необходим также хлеб, чтобы им собрать кровяную жижу; кроме того, необходимы и подсвечники, и лампы, ж собаки, и куски, которые побудили бы опрокинуть светильники, а главное ты должен будешь придти с своею матерью и сестрою. Что если они не захотят, или если их не окажется? Сколько действительно христиан одиноких? Я думаю, ты не будешь законным христианином, если ты не брат и не сын. Пусть о всем этом желающие принять христианство не знают до принятия христианства, но зато они после узнают, признают своим и исполняют. Боятся наказаний те, которые заслужили бы покровительство, если бы объявили, которые даже добровольно пожелали бы скорее погибнуть, чем жить при таком условии. Положим, что они боятся, но почему же они продолжают быть христианами? Ибо, конечно, ты не пожелал бы более быть тем, чем ты не был бы, если бы знал наперед.

9.
Чтобы еще более защитить себя от этих преступлений. я покажу, что вы сами их совершаете частью явно, частью тайно, почему вы, быть может, верите в существование их среди нас. В Африке явно приносили детей в жертву Серапису до проконсульства Тиберия. Он повесил самих жрецов на тех же деревьях храма его, укрывателей преступлений, на посвященных ему крестах. Так свидетельствуют воины нашего отечества, которые совершили это самое дело при том проконсуле. Но тайно и теперь совершается это священное дело. Не одни только христиане презирают вас; никакое преступление не искореняется на веки, и никакой бог не изменяет своего нрава. Если Сатурн не пощадил собственных сыновей, то тем более он не щадил чужих детей, которых сами родители ему приносили, охотно обещали и ласкали их, чтобы они приносились в жертву без слез. Галлы приносили в жертву Меркурию взрослых. Таврические драмы я оставляю для их театров. Вот в знаменитом, религиознейшем городе потомков Энея есть один Юпитер, в честь которого во время игр его проливают человеческую кровь. Но вы говорите: это кровь гладиатора. А он разве не человек? Не становится ли гнуснее жертва от того, что предметом ее служит дурной человек? Однако действительно кровь проливается вследствие человекоубийства. О Юпитер христианин и единственный сын отца благодаря жестокости его! Но так как нет никакого различия между детоубийством религиозным и произвольным, хотя есть различие между человекоубийством и убиением собственных детей; то я обращаюсь к народу. Из этих стоящих кругом и разинувших пасти на кровь христиан, даже из вас самих, справедливейших и весьма строгих по отношению к нам, сколько таких, которые пожелают дозволить мне толкнуться к совести их с вопросом, кто умерщвляет собственных детей. Действительно, есть различие и в способе умерщвления. Во всяком случае более жестоко лишать дыхания водою, выбрасывать на холод, голод и собакам, ибо умереть от ножа пожелал бы и взрослый. Так как нам раз навсегда запрещено человекоубийство, то не дозволяется истреблять даже зародыш, когда кровь еще образуется в человека. Воспрепятствовать рождению человека значит преждевременно умертвить его, и нет различия между тем, исторгает ли кто из тела душу уже рожденную, или уничтожает ее рождающуюся. Человек уже и тот, который имеет сделаться человеком; м уже в семени заключается весь плод. Об употреблении крови в пищу и о подобных трагических блюдах читайте то, что где-то рассказывается (полагаю у Геродота), что некоторые народы при заключении договора выпускали из рук кровь и давали друг другу пить ее. Что-то подобное пили, кажется, при Катилине. Говорят, что некоторые скифы съедают каждого своего родственника после его смерти. Зачем далеко ходить? Вот тут доселе знаком посвящения. в мистерии Беллоны служит то, что из надрезанной ляжки берется кровь в ладонь и пьется. Также где находятся те, которые, желая избавиться от падучей болезни, с жадностью пьют свежую кровь зарезанных на арене преступников во время гладиаторских игр? Где же те которые едят мясо диких животных, взятых с арены, которые стараются приобрести себе вепря, оленя? Тот вепрь при борьбе вытер досуха того, кого окровавил, а этот олень лежал на крови гладиатора. Вы сильно желаете мяса таких медведей, которые еще не успели переварить в своих желудках растерзанных ими людей. Поэтому человек, севший такое мясо, рыгает человеком. Как далеко ушли от пиршеств христианских вы, которые едите это? Меньше ли делают те, которые с дикою страстью открывают рты для человеческих членов, потому что они пожирают живых. Не оскверняются ли они человеческою кровью, потому что лижут будущую кровь? То правда, что они не едят детей, но зато едят взрослых. Все это заставляет христиан краснеть, которые не вкушают крови даже животных, которые воздерживаются от всякой удавленины и мертвечины из опасения, как бы не оскверниться скрывающеюся внутри кровью. Наконец между употребляемыми вами пытками христиан находятся и ботулы, наполненные кровью. Вы прекрасно знаете, что христианам не дозволено то, чрез что вы хотите отклонить их от христианства. Как вы верите, что те, которых думаете устрашить животной кровью, открывают свои рты для крови человеческой, разве только вы узнали, что последняя приятнее первой? Вам для испытания христиан должно было бы употреблять и человеческую кровь, подобно тому, как вы употребляете жертвенник и ларчик, ибо христиане чрез вкушение крови человеческой узнавались бы точно так же, как узнаются они чрез отрицание приносить жертвы. Если бы они стали есть кровь, то это значило бы тоже, как если бы они не стали приносить жертвы. А в человеческой крови у вас при допросе арестантов и осуждении их, конечно, не было бы недостатка. Равным образом кто более виноват в кровосмешениях, как не те, которых сам Юпитер научил этому? Ктезий рассказывает, что персы имеют совокупления с своими матерями. Да и македоняне, кажется, не невинны в этом, потому что лишь только они услыхали трагедию Эдип, то, смеясь над скорбью кровосмесника, говорили: ???. Порассудите теперь о том, сколько случаев к кровосмешению представляется необузданной похоти. Во первых вы выбрасываете детей в надежде на то, что их поднимет сострадательная рука какого-либо прохожего. Вы далее отказываетесь от них в пользу лучших родителей, которые принимают их к себе путем усыновления. Неизбежно бывает, что с течением времени память о чужом роде исчезает, и если только однажды произошло кровосмешение, то оно потом с успехом распространяется. Тогда потом похоть является спутником на всяком месте: дома, вне дома, за морями. Необузданность ее легко может производить детей от кровных родственников, не зная этого. Нас от этого и подобного этому удерживает необыкновенное целомудрие. Насколько мы удалены от прелюбодеяния и неверности супружеской, настолько же и от случаев к кровосмешению. Некоторые гораздо вернее устраняют всякую возможность к этому преступлению тем, что проводят жизнь девственную. Это – старцы, дети. Если бы вы подумали о том, что это есть у вас, то тогда узнали бы, что этого нет у христиан. Одни и те же глаза вам возвестили бы и то и другое. Но два вида слепоты так легко сходятся, что тем, которые не видят того, что есть, кажется, что они видят то, чего нет. Так я буду доказывать все, в чем обвиняют нас. Теперь буду говорить о явных преступлениях.

10.
Вы говорите: вы не почитаете богов и не приносите жертв за императоров. Конечно, мы не приносим жертв за других потому, что не приносим их и за самих себя. Мы раз и навсегда отвергли почитание ваших богов. Поэтому нас обвиняют в оскорблении религии и императорского величества. В этом состоит

самая главная вина наша, даже вся, и поэтому должно тщательно рассмотреть ее, чтобы узнать, не осуждает ли нас в этом предрассудок или несправедливость, из которых первый презирает истину, а последняя отрицает ее. Мы перестаем почитать ваших богов с того самого момента, когда узнаем, что они не боги. Итак вы должны потребовать от нас, чтобы мы доказали, что


они действительно не боги, и потому их не должно почитать, так как тогда только должно было бы почитать их, когда они были бы действительно боги. И христиан должно было бы наказывать в том только случае, если бы было несомненно, что те, которых они не почитают, потому что думают, что они не боги, на самом деле боги. Но вы говорите: у нас они боги. Поэтому мы обращаемся к совести вашей и апеллируем к ней. Пусть она будет нашим


судьею, пусть она обвинит нас, если может отвергнуть, что все ваши боги были люди. Если и она сама упрется на своем, то будет изобличена во лжи известными ей памятниками древности, свидетельствующими до сего дня и о городах, в которых они рождены, и о странах, в которых остались следы их деятельности и в которых показывают места их погребений. Итак говорить ли мне теперь о каждых богах отдельно, столь многих и «толь великих: о новых, древних, варварских, греческих, римских, чужестранных, плененных, усыновленных, частных, общих, мужеских, женских, деревенских, градских, морских, военных? Излишне представлять даже роды их. Я хочу сказать кратко и вообще, и не с тем, чтобы научить вас, но с тем, чтобы напомнить вам, ибо вы представляете себя забывшими о происхождении своих богов. До Сатурна у вас не было никакого бога: от него происходят все ваши боги, даже лучшие и известнейшие. Поэтому, что будет установлено о предке, то будет идти и к его потомкам. Но Сатурна, по свидетельству письменных памятников, все признают за человека, именно: Диодор Греческий, Фалл, Кассий Север, Корнелий Непот и все исследователи религиозных древностей. То же свидетельствуют о нем и памятники вещественные. Самые достоверные памятники этого рода находятся, по моему мнению, в Италии. Там Сатурн после продолжительного странствования и после посещения Аттики поселился, будучи принят Янусом или Яном, как думают салии. Гора, на которой он поселился, названа была Сатурнийскою. Город, который он основал, доселе называется Сатурниею. Наконец вся Италия, носившая прежде имя Энотрии, называлась также Сатурниею. От него получили начало письмена и чеканка монеты, и поэтому он охраняет общественную казну. А если Сатурн – человек, то, конечно, он произошел от человека. А если он произошел от человека, то, стало быть, не от неба и земли. Но так как родители его были неизвестны, то легко было назвать его сыном тех, детьми которых и все мы можем считаться, ибо кто не может назвать небо и землю своими родителями из благоговения и почтения к ним. Или он назван был сыном неба вследствие человеческой привычки говорить о лицах неизвестных и появляющихся неожиданно, что они пришли с неба. Толпа называет сыновьями земли тех, происхождение которых ей неизвестно. Я умалчиваю о том, что тогда люди были еще так неразвиты, что вид каждого нового человека смущал их, как вид божественный, потому что и теперь люди уже развитые включают в сони богов тех, которых за несколько дней пред тем признавали мертвецами общественным трауром. Довольно о Сатурне и этих немногих слов. Отсюда следует, что и Юпитер – человек, так как он произошел от человека, и все потомство его – люди, так как оно произошло от людей.

11.
Так как вы, не дерзая отрицать того, что ваши боги были люди, утверждаете, что они сделались богами после смерти, то мы рассмотрим те причины, которые потребовали этого. Прежде всего вам необходимо допустить, что есть какой-то высший Бог и какой-то манцип божества, который из людей сделал богов. Ибо и сами они не могли дать себе божества, так как его у них не было, и никто другой не мог дать его им не имеющим, кроме того, который собственно владеет им. А если бы не было никого, который делал бы богов, то ваше предположение, что боги сделаны, не имело бы никакого значения вследствие уничтожения делателя их. Конечно, если бы люди сами могли делать себя богами, то они никогда не были бы людьми потому именно, что они в себе самих имели бы силу на лучшее бытие. Итак, если есть существо, которое делает из людей богов, то я обращаюсь к рассмотрению причин побудивших сего сделать из людей богов, и не нахожу ничего, кроме того, что оно, Бог великий, нуждалось в услугах и помощи для своих божеских дел. Но во-первых недостойно его нуждаться в чьей бы то ни было помощи, и тем более в помощи мертвеца. Для великого Бога, если бы он действительно имел нуждаться в помощи мертвеца, гораздо достойнее было бы сделать кого либо богом с самого начала. Но я не вижу места помощи. Ибо вся эта мировая система, считать ли ее вечною и несотворенною, согласно с Пифагором, или временною и сотворенною, подобно Платону, конечно, в самом начале была устроена и расположена, насколько возможно, разумно. То не могло быть несовершенным, что все совершало. Сатурна и Сатурново потомства ничто не ожидало. Глупы были бы люди, если бы не знали, что с самого начала и дождь лил с неба, и звезды испускали лучи, и молния блистала, и гром гремел, и сам Юпитер боялся молниеносных стрел, которые вы влагаете в его руку. Также глупы были бы люди, если бы не знали, что всякий плод был в изобилии прежде и Либера, и Цереры, и Минервы, даже прежде первого человека, сотворенного из земли, потому что ничто, предусмотренное для поддержания и сохранения человека, не могло появиться после человека. Говорят также, что боги не сотворили средств к жизни, но по крайней мере нашли их. Но что находят, то уже существовало. А что существовало, за то должен цениться не тот, кто нашел, а тот, кто произвел, ибо он был прежде, чем тот, кто нашел. Но если Либер потому сделался богом, что познакомил с виноградом, то несправедливо поступили с Лукуллом, который первый сделал в Италии известной понтийскую вишню, потому что он не был обоготворен, как виновник нового плода, им открытого. Поэтому если вселенная с самого начала и была устроена и управлялась определенными законами, по которым она должна была исполнять свои обязанности, то с ее стороны нет основания делать людей богами. То, что вы приписали своим богам, было с самого начала, и оно продолжало бы существовать, если бы вы и не сделали своих богов. Но перейдем к другому основанию. Вы утверждаете, что причиною дарования людям божества были заслуги их. Полагаю, что вы и здесь должны допустить, что Бог, творящий богов, и всех и вся превосходит справедливостью, и что он поэтому не случайно и не без особенных заслуг даровал божество, такую великую награду. Поэтому я хочу рассмотреть заслуги их, таковы ли они, что вознесли их на небо, или таковы, что скорее низвергли их в бездну ада, который вы, когда вам бывает угодно, считаете местом подземных наказаний. Ибо туда обыкновенно упрятывают и тех, которые безбожны, и тех, которые не почитают родителей, и тех, которые совершают кровосмешения с своими сестрами, и тех, которые нарушают супружескую верность, и тех, которые похищают девиц, и тех, которые оскверняют отроков, и тех, которые тиранят, и тех, которые убивают, и тех, которые воруют, и тех, которые обманывают, и всех, кто только подобен какому либо вашему богу. Бы каждого своего бога не можете защитить от преступления или порока, если не в состоянии отвергнуть то, что он был человек. Но если вы не можете отвергнуть то, что ваши боги были люди, то им принадлежит то, что не дозволяет верить, что они сделались богами впоследствии. Ибо если вы председательствуете для наказания вышеозначенных преступников, если вы, как люди честные, удаляетесь от общения с ними в торговле, в разговорах, в пирах, а тот великий Бог призвал подобных им к участию в своем величии: то зачем осуждаете тех, коллег которых обоготворяете? Ваша справедливость есть поругание неба. Чтобы угодить богам, делайте богами всех, преступников. Обоготворение подобных им есть честь их. Но перестанем говорить о такого рода богах. Положим. что ваши боги люди и честные, и невинные, и добрые, почему же вы оставили в аде людей лучших: по мудрости – Сократа, по справедливости – Аристида, по военному искусству – Фемистокла, по великодушию – Александра, по счастью – Поликрата, по богатству – Креза, по красноречию – Демосфена? Кто из ваших богов серьезнее и мудрее Катона, справедливее и победоноснее Сципиона? Кто благороднее Помпея, богаче Красса, красноречивее Туллия? Насколько достойнее было бы того Бога подождать их, чтобы принять в число богов, так как, конечно, Он наперед знал их за лучших людей? Он, я полагаю, поторопился и раз навсегда закрыл небо, и теперь, конечно, стыдится, когда люди лучшие ворчат в аду.

12.
Довольно уж об этом. Я знаю, что я от лица самой истины Докажу, что не ест ваши боги, когда покажу, что они есть. Сколько бы я ни занимался исследованием ваших богов, я вижу только имена некоторых древних мертвецов, я слышу только басни и открываю религиозные обряды, основанные на баснях. Что касается до самых изображений, то я в них ничего не вижу, кроме того, что они по материалу сестры сосудам и обыкновенной домашней утвари, или что они, быв прежде сосудами и обыкновенною домашнею утварью, изменяют свою судьбу путем освящения, после того как художник по своему произволу дает им новую форму, обращаясь с ними во время самой работы весьма презрительно и святотатственно. Поэтому нам, которых наказывают особенно за ваших богов, может быть утешением в наказаниях то, что и сами боги терпят то же самое, когда их делают. Христиан вы пригвождаете ко крестам и столбам; но какому изображению не дает формы прежде глина, которую налагают на крест и столб? Тело вашего бога появляется первоначально на дыбе. Бока христиан вы скребете железными когтями; но чрез все члены ваших богов еще сильнее проходят плотничьи топоры, рубанки и пилы. Мы кладем шеи; но ваши боги до употребления свинца, клея и гвоздей бывают без голов. Нас бросают к зверям, но, ко, к тем, которых вы употребляете для Бахуса, Цебелы и Целесты. Нас жгут огнем; но тоже терпят и ваши боги в первой своей форме. Нас осуждают в рудники; но оттуда происходят и ваши боги. Нас ссылают на острова; но, обыкновенно и какой-нибудь бог ваш на острове или рождается, или умирает. Если таким образом приобретается божество ваших богов, то тех, которых наказывают, боготворят, и самые наказания должны считаться обожествлениями. Но, конечно, ваши боги не чувствуют тех оскорблений и поношений, которые они претерпевают во время своей фабрикации, подобно тому, как они не чувствуют и того повиновения, которое им оказывают. О безбожные слова, о богохульная брань! Скрежещите! Пеньтесь! Вы те же самые, которые хулили некоего Сенеку, говорившего о ваших суевериях еще больше, еще . Итак, если мы не почитаем статуй и изображений, которые холодны, подобно тем мертвецам, коих они представляют, и о которых имеют понятие и коршуны, и мыши, и пауки; то мы не заслуживаем ли скорее похвалы, чем наказания за то, что, узнав заблуждение, отвергли его. Ибо можем ли мы оскорблять тех, относительно которых убеждены, что их вовсе нет. Чего нег, то не может ни от кого ничего терпеть, потому что его нет.

13.
Но вы говорите: для нас они боги. А почему же вы поступаете с своими богами и нечестиво, и святотатственно, и безбожно? Почему вы презираете тех, о которых предполагаете, что они есть? Почему вы истребляете тех, которых боитесь? Почему вы смеетесь над теми, которых защищаете? Подумайте: лгу ли я? Во-первых, так как одни из вас почитают одних богов, другие других; то вы, конечно, оскорбляете тех, которых не почитаете. Предпочтение одного не может быть без оскорбления другого, потому что не может быть выбора без неодобрения. Поэтому вы презираете тех, которых не одобряете и которых не боитесь оскорблять тем, что не одобряете. Ибо, как мы выше сказали, положение каждого бога зависимо от воли сената. Тот не был богом, которого сенат не пожелал бы и которого поэтому отверг бы. С домашними богами, которых вы называете ларами, вы поступаете по домашнему праву: вы их иногда закладываете, продаете, переделываете. Сатурна, например, в ночной горшок, Минерву – в лохань. Этому подвергается каждый бог, когда от долгого почитания изотрется, или разобьется, или когда у хозяина явится более священная, хозяйственная потребность. Общественных богов вы позорите по праву общественному: вы их продаете с публичного торга. За тем же идут и на Капитолий, за чем и на овощной рынок. Боги, объявленные продажными с аукциона, берутся на откуп при обычных словах герольда, при обычном копье, при обычной заботе квестора. Но поля, обложенные податью, дешевле; люди, платящие подушное, считаются менее благородными, ибо это знак рабства; а боги, чем большею податью обложены, тем более священны, или напротив, чем более священны, тем большею податью обложены. Величие делается ростовщиком. Религия ходит по улицам, прося милостыни. Вы требуете платы за место храма, за вход во святилище. Познавать богов бесплатно нельзя: они продажны. Что вы в честь их делаете такого, чего вы не делаете и в честь своих мертвецов? Храмы и жертвенники вы сооружаете одинаково как для тех, так и для других. На статуях их те же одежды и те же почетные знаки. Какой возраст, какое искусство, какое занятие имел покойник, тот же возраст, тоже искусство и тоже занятие имеет и бог. Чем отличается похоронный обед от пира Юпитера, оба – от жертвенной ложки, поллинктор – от гаруепика? Ведь и гаруспик является к мертвым. Но умершим императорам вы по справедливости оказываете честь божескую, так как такую же честь вы оказываете им и при жизни их. Боги ваши примут их с радостью и даже поблагодарят, потому что они, владыки их, сделались равными им. Но когда вы на ряду с Юнонами, Церерами и Дианами поклоняетесь Ларентине, публичной женщине, как богине (хоть бы уж Лаиде или Фрине); когда вы Симону Магу воздвигаете статую с надписью: святому богу; когда вы царского пажа включаете в число богов: то ваши древние боги, хотя они сами не лучше, имеют право считать вас своими оскорбителями, так как вы другим приписываете то, что древность усвоила только им одним.

14.
Хочу я рассмотреть и ваши религиозные обряды. Я не обвиняю вас за то, каковы бываете вы при жертвоприношениях, когда закалываете животных худых, чахлых и паршивых, а из откормленных и здоровых уделяете для них только то, что никуда не годится: обрезки и копыта, что вы дома отдали бы рабам или собакам, когда из десятины Геркулеса вы не кладете на жертвенник его и третьей доли. Напротив я скорее стану хвалить вас за это, потому что вы спасаете кое-что от погибели. Но, обращаясь к вашим письменным памятникам, которые научают вас мудрости и подготовляют к благородным занятиям, какие поругания нахожу в них! В этих памятниках рассказывается, что боги из-за троян и греков сражались между собою, подобно гладиаторам, что Венера была ранена человеческою стрелою за то, что она хотела спасти сына своего Энея, почти умерщвленного Диомедом, что Марс почти погиб от тринадцати месячного пребывания в оковах, что Юпитер, чтобы не испытать подобного насилия от других небожителей, был освобожден некоторым чудом, и что он то оплакивает смерть Сарпедона, то гнусно похотствует на сестру свою, уверяя ее, что он не так любил прежних своих приятельниц. Какой после того поэт из уважения к своему главе не бесчестил богов. Этот приговаривает Аполлона пасти скот у царя Адмета, а тот для Нептуна делает подряд у Лаомедонта на постройку. И между лирическими поэтами есть такой (разумею Пиндара), который говорит, что Эскулапий был наказан молниею за свою алчность, заставлявшую его злоупотреблять медициною. Зол Юпитер, если молния находится во власти его; жесток он к внуку, завистлив к мужу искусства. Религиознейшие люди не должны были бы ничего этого объявлять, если бы это было на самом деле, и не должны были бы ничего такого выдумывать, если бы этого не было. И трагики, и комики также не щадят богов: они в прологах своих говорят о бедствиях или заблуждениях семейства какого либо бога. О философах я умалчиваю; я довольствуюсь одним Сократом, который в поругание богов клялся и дубом, и козлом, и собакой. Но потому Сократ и осужден был на смерть, что он отвергал богов. Истину, очевидно, ненавидели и прежде, т. е. всегда. Впрочем так как афиняне, раскаявшись в своем приговоре, осудили потом и обвинителей Сократа и так как они поставили в храме золотое изображение его; то этим самым ясно выразили свое мнение о нем. Также и Диоген как то смеялся над Геркулесом, а римский циник Варрон представляет триста Юпитеров, или Евов, которых должно назвать безголовыми.

15.
Некоторые забавные выдумки делаются на счет бесчестия ваших богов даже для ваших удовольствий. Рассмотрите фарсы Лентулов и Гостилиев. В шутках и остротах их осмеиваете ли вы мимиков или своих богов. В этих фарсах осмеян Анубис прелюбодей, Луна мужчина, Диана высеченная, чтение завещания мертвого Юпитера и три голодные Геркулеса. Да и гистрионы открывают вам всякую гнусность их. Солнце для вашего удовольствия плачет о своем сыне, свергнутом с неба. Цибела вздыхает по гордом пастуху ради вас, нисколько не краснеющих. Вам нравится пение елогий и скандалы Юпитера, а также и суд пастуха над Юноною, Венерою и Минервою. Уже и тем, что маска вашего бога покрывает голову самую позорную и бесчестную, а также и тем, что тело, нечистое и доведенное до театрального искусства путем расслабления, представляет какую-нибудь Минерву или какого-нибудь Геркулеса, не оскорбляется ли .величие их и не бесчестится ли божество в то время, как вы рукоплещете. Вероятно, вы более религиозны в амфитеатре, где боги ваши танцуют по человеческой крови, а также по нечистотам убитых, чтобы доставить осужденным на борьбу новые драмы и новые фабулы, где преступники часто облекаются в маски самих богов ваших. Мы некогда видели, что тот, который играл Атиса, известного пессинунтского бога, был действительно оскоплен, а тот, который играл Геркулеса, был сожжен живым. Мы смеялись, как в жестоких играх полуденных гладиаторов игравший Меркурия пробовал мертвых раскаленным железным прутом. Мы видели, как игравший брата Юпитера, Плутона, отводил трупы гладиаторов с молотком. Кто до сих пор был в состоянии исследовать в отдельности все то, что оскорбляет честь богов, что отнимает черты их величия? Конечно, все это происходит потому, что богов презирают как те, которые играют их, так и те, которые смотрят на их игры. Но это, может быть, только шутки. Впрочем если я укажу на то, что хорошо знает совесть каждого из вас, что в храмах ваших заключаются договоры на прелюбодеяния, что между жертвенниками происходят сводничества, что очень часто в жилищах жрецов и служителей храмов предаются страсти в священных лентах, шапках и пурпуровых одеждах в то время, когда еще горит фимиам; то я не знаю, не на вас ли более, чем на христиан, должны жаловаться ваши боги? По крайней мере всегда бывают из ваших похитители священных предметов. Ибо христиане не посещают храмов и днем. Вероятно, и они стали бы грабить их, если бы и сами молились в них. Что же почитают те, которые не почитают ничего такого? Уж, конечно, ясно, что они почитают истину, так как не почитают лжи, и более не заблуждаются в том, в чем не перестали заблуждаться, узнав, что они заблуждались. Это вы заметьте наперед и отсюда черпайте весь взгляд на наше учение, удалив однако прежде ложные мнения.

16.
Ибо и вы, как некоторые, воображаете, что ослиная голова есть наш Бог. Повод к такому мнению подал Корнелий Тацит. Он в пятой книге своей истории, начав рассказывать о войне иудейской с происхождения, имени и религии иудейского народа то, что ему угодно было, говорит между прочим, что иудея, выведенные из Египта или, как он полагает, изгнанные оттуда, томимые жаждою в пустыне Аравии, были приведены к источнику ослами, случайно шедшими туда с пастбища, и что в благодарность за это они стали боготворить голову подобного животного. Отсюда, я полагаю, заключили, что и мы, как родственники иудеям в религиозном отношении, почитаем тоже самое изображение. Но тот же Корнелий Тацит, действительно плодовитый на выдумки, в той же истории рассказывает, что Гней Помпей не нашел никакого изображения в храме иерусалимском, который осматривал он тщательно с тем, чтобы открыть там тайны иудейской религии. А во всяком случае, если бы иудеи почитали какое либо изображение, то оно не должно было бы храниться ни в каком другом месте, кроме их святилища, тем более, что почитание, хотя и суетное, не могло опасаться сторонних зрителей, так как в это святилище дозволено было входить только священникам. Что касается до прочих, то у них задернутою завесою отнята была возможность даже смотреть туда. Впрочем вы не станете отрицать, что вы сами почитаете всякий рабочий скот и лошадей в целом их виде с своею богинею Эноною. Может быть, вы осуждаете нас за то, что мы, живя среди почитателей всякого рода скота и зверей, почитаем только ослов. Но и тот, кто полагает, что крест есть наш Бог, будет товарищем нашим в обоготворении его. Когда поклоняются какому-либо дереву с целью снискания у неге милости: то не важно, какой наружный вид его, так как натура вещества всегда одна и та же; не важна и форма, так как то самое (вещество) есть тело Бога. А впрочем какая разница между столбом креста с одной стороны и Палладою афинскою и Цирерою фарийскою с другой? Та и другая выставляется на продажу без изображения, в виде грубого чурбана и неоформленного дерева. Всякое дерево, поставленное прямо, есть часть креста; мы следовательно почитаем Бога в целом и неповрежденном виде. Выше было сказано нами, что скульптуры начинают формирование богов ваших с креста; но вы воздаете божескую честь и Викториям, хотя в трофеях внутренности трофеев составляют кресты. Вся лагерная римская религия знамена почитает, знаменами клянется, знамена ставит выше всех богов. Все известные, небольшие щиты на знаменах суть не что иное, как украшения крестов. Известные завесы знамен полководцев и императоров суть одежды крестов. Хвалю прилежание: вы не хотите боготворить кресты не украшенные и нагие. Некоторые думают гораздо разумнее и правдоподобнее, именно: солнце наш Бог. Мы поэтому будем причислять себя к персам, хотя покланяемся солнцу, изображенному не на полотне; так как имеем его везде на его небесном своде. Не вдаваясь в подробности, скажем, что мнение это произошло от того, что узнали, что мы молимся, обратившись лицом на восток. Но и многие из вас, когда бывает угодно помолиться небесным богам, обращаются лицом туда же. Равным образом, если мы празднуем день солнца, то совсем по другой причине, а не потому, чтобы мы боготворили солнце. Мы занимаем второе место за теми, которые день Сатурна посвящают праздности и пиршеству, отступая и сами от иудейского обычая, которого те не знают. Но недавно появилось в этом городе совершенно новое изображение нашего Бога. Один гладиатор по найму выставил картину с такою надписью: Deus christianorum Onocoetes. Этот бог имел ослиные уши. на одной ноге у него было копыто, в руке он держал книгу, одет был в тогу. Мы посмеялись и над именем, и над изображением. Но граждане этого города должны были бы тотчас поклониться этому двуобразному богу, потому что они приняли в число своих богов и тех, у которых были головы собачьи и львиные, которые имели рога козлиные и бараньи, которые были от ляжек козлы, от голеней пресмыкающиеся, а по подошвам или по заду птицы. Этого с избытком для того, чтобы нам не оставить как бы нарочито не опровергнутым ничего из того, что говорят о нас. Обращаясь уже к изложению нашей религии, мы будем снова все это опровергать.

17.
Что мы почитаем, есть Бог единый. Он всю вселенную со всем богатством элементов, тел и духов произвел из ничего словом, которым повелел, разумом, которым устроил порядок, силою, которою все мог, для украшения своего величия. Поэтому греки назвали мир ???, украшение. Он невидим, хотя Его видят; Он не осязаем, хотя по милости Своей является; Он непостижим, хотя человеческим умом постигается. поэтому Он истинен и велик. Ибо, что обыкновенно можно видеть, осязать, постигать, то менее и глаз, которые видят, и рук, которые обнимают, и ума, который постигает. А что необъемлемо, то известно только себе самому. То, что есть, делает то, что Бог постигается, хотя Он не приемлет постижения. Итак величие делает Его для людей и известным, и неизвестным. В этом заключается главнейшая вина тех, которые не хотят познать Того, Которого не могут не знать. Хотите ли вы, чтобы мы показали Его из Его творений, столь многочисленных и столь великих, которые нас окружают, поддерживают, увеселяют и устрашают, или из свидетельства самой души? Хотя душа заключена в тело, как в темницу, хотя она помрачена извращенными учениями, хотя она лишена бодрости благодаря страстям и похотям, хотя она рабски служит ложным богам; однако, когда приходит в себя, освободившись как будто от опьянения или сна или какой либо болезни, и делается снова здоровою, то произносит имя, Бог, и одно только это имя, так как истинный Бог действительно есть един. Все говорят: велик Бог, благ Бог и что Бог даст. Душа свидетельствует о Нем, как Судии, когда говорит: Бог видит, вручаю Богу, Бог воздаст мне. О свидетельство души, по природе христианки! И, произнося это, она взором своим обращается не к Капитолию, а к небу. Она, конечно, знает жилище Бога живого: от Него и оттуда она снизошла.

18.
Но чтобы мы познали полнее и точнее как самого Бога, так Его распоряжения и желания, Он даровал священные книги для всех, которые хотят искать истинного Бога, искомого найти, в найденного уверовать, уверованному служить. Он мужей, удостоившихся познать Бога и открыть Его благодаря их праведности и невинности, послал в мир с самого начала, даровав им божественного Духа, чтобы они проповедовали, что один только есть Бог, Который все сотворил, Который образовал человека из земли (ибо Он есть истинный Прометей), Который привел мир в порядок, установивши известные периоды и чередования, Который дал знамения Своего карающего величия дождями и огнями, Который для снискания милости у Себя даровал учение, Который определил возмездие как за то, что не знали и презрели Его, так и за то, что повиновались Ему, Который поэтому при конце настоящего века будет судить и своих почитателей для воздаяния им жизни вечной и своих презрителей для ввержения их в огонь вечный, когда все, от начала умершие, воскреснут, преобразятся и подвергнутся суду для определения того или другого воздаяния. Когда то и мы смеялись над этим. Мы из ваших. Христиане делаются, а не рождаются. Те, которых мы назвали проповедниками, называются пророками, так как они обязаны были говорить будущее. Их слова и чудеса, которые они совершали ради веры в истинного Бога, находятся в сокровищнице писаний, и они не скрываются. Птоломей, которого называют Филадельфом, ученейший царь и весьма чуткий ко всякого рода литературным произведениям, соперничая, как я полагаю, с Пизистратом в заботе о библиотеках, потребовал, по совету знаменитейшего в то время грамматика, Деметрия Фалерийского, своего библиотекаря, на ряду с другими книгами, обращавшими на себя внимание или древностью своею, или своим содержанием, и от иудеев их книги, писанные на их собственном, туземном языке, которые поэтому находились только у них одних. Ибо пророки были только из иудеев и всегда говорили только к ним, как к народу Божию, избранному ради отцов. Те, которые теперь называются иудеями, прежде назывались евреями. Поэтому и книги их еврейские и язык еврейский. Чтобы Птоломей мог знать содержание этих книг, иудеи назначили ему 72 переводчика, к которым с уважением относился Менедем, философ и защитник провидения, за сходство в мыслях. Это подтвердил вам и Аристей. Итак книги, переведенные на греческий язык, доселе доказываются при храме Сераписа в библиотеке Птоломея с самыми еврейскими книгами. Но и иудеи публично читают их. Право это приобретается пошлиной. Везде всякую субботу они сходятся. Кто услышит, тот найдет Бога. Кто постарается и уразуметь Его, тот будет вынужден и уверовать.

19.
Этим книгам главнейший авторитет доставляет их глубочайшая древность. И у вас есть обычай доказывать достоверность религии ее древностью. Все ваше имущество движимое и недвижимое, родоначальников, сословия, источники всякого древнего вашего слога, многие народы, замечательнейшие города, глубокую древность историй и памятников, наконец самые изображения букв, показателей и хранителей вещей и (думаю, доселе мы сказали мало) самих богов ваших, самые храмы, оракулов и священнодействия превосходят веками сочинения одного пророка, в которых заключено сокровище всей иудейской религии и потому уже и нашей. Если вы когда-нибудь слышали о каком-нибудь Моисее, то он современник Инаху Аргосскому. Он жил ранее Даная, лица самого древнейшего у вас, почти 400-ми годами (только семи лет не достает до 400-т лет). Он жил почти за 1000 лет прежде поражения Приама. Я мог бы сказать, что и Гомеру кроме того числа, он предшествовал 500 годами, если бы стал следовать другим. Другие пророки хотя жили после Моисея, однако самые последние из них были не позднее первых ваших мудрецов, законодателей и историков. Доказать это не трудно, но уклонило бы в сторону от главной цели и потребовало бы очень много времени. Нам должно было бы долго сидеть за многими письменными памятниками с арифметическими движениями пальцев. Для этого должно было бы открыть архивы древнейших народов – египтян, халдеев, финикиян; для этого должно было бы обратиться к их гражданам. писавшим об этом, а именно: к Манефону египтянину, Берозу халдею, Гиерому финикиянину, царю тирскому, и к последователям их самих: Птоломею мендезскому, Менандру ефесскому, Деметрию фалерийскому, царю Юбе, Аппиону, Фаллу и к тому, кто или подтверждает, или опровергает этих писателей, именно: к Иосифу иудейскому, отечественному защитнику иудейских древностей. Для представления точнейшей хронологии должно сравнить и греческие ценсуалы. Должно попутешествовать по историям и литературам всего света. Однако я часть этого доказательства уже привел, обозначив тех авторов и те источники, из которых можно черпать его. Но этим я и ограничиваюсь, опасаясь как бы при поспешности не сказать слишком мало, или как бы, увлекшись этим доказательством, не сделаться слишком растянутым.

20.
Если мы не доказываем божественности наших книг их древностью, если сама древность сомнительна; то вместо нее представим вам более сильное доказательство, именно: величие, авторитет этих книг. Нет нужды узнавать это медленно и от других. Пред нами находится то, что будет учить нас: мир, время и результат. Все, что ни происходит, было предсказано в них; все, что ни видят, слышали, Что земли пожирают города, что моря уничтожают острова, что войны внутренние и внешние свирепствуют, что царства сталкиваются с царствами, что голод, чума, всякие местные смертельные болезни и разнообразные роды смертей производят опустошения, что низкие возвышаются, а высокие падают, что справедливость делается редкостью, а несправедливость учащается, что забота о хорошем воспитании прекращается, что времена года и стихии уклоняются от исполнения своих обязанностей, что естественные формы расстраиваются формами чудесными и безобразными, – все это было предвидено и наперед написано в этих книгах. Когда мы переносим это, тогда оно и читается. Когда испытываем это, тогда оно и доказывается. Истинность пророчества есть, я полагаю, надежное свидетельство божественности. Итак тем обеспечена у нас верность пророчеств еще неисполнившихся, что они изрекались вместе с теми, которые ежедневно исполняются. Одни и те же уста произносили те и другие пророчества, одни и те же книги возвещают их, один и тот же Дух открывает их, одно и то же время принадлежит пророчеству, предсказывающему будущее. У людей, конечно, различается время. в которое пророчество исполняется, в которое оно из будущего становится настоящим, а из настоящего – прошедшим. Спрашиваю вас: чем мы погрешаем, когда верим и неисполнившимся пророчествам, научившись верить им чрез две ступени?

21.
Но поелику мы сказали, что секта эта, которую весьма многие считают за секту новую, современную своим появлением Тиберию, как открыто говорим это и мы, утверждена на священных книгах иудейских, которым принадлежит глубочайшая древность; то, быть может, кто-нибудь, взяв во внимание настоящее ее положение, подумает, что мы под этим именем, как бы под тенью религии наизнаменитейшей или по крайней мере дозволенной, хотим скрыть собственные предрассудки. Это тем легче можно подумать, что мы не имеем ничего общего с иудеями ни во времени, ни в выборе пищи, ни в праздниках, ни в самом обрезании, ни в имени, что, конечно, должно было бы быть, если бы мы почитали одного и того же Бога. Но и народ уж знает, что Христос – какой-то человек, которого иудеи осудили, чтобы тем легче можно было считать нас боготворителями человека. Но мы не стыдимся имени Христа; напротив, нам приятно носить имя Его и подвергаться осуждению за Него, и о Боге думаем не иначе. Итак необходимо сказать немного о Христе, как Боге. Иудеи, которым принадлежала необыкновенная праведность и вера патриархов, имели особенную к себе милость Божию. Благодаря этим добродетелям и народ этот был велик, и царство его славно, и он настолько был счастлив, что сам Бог учил его, чем он может снискивать Его милость и чем, напротив, вызывать Его гнев. Но насколько они погрешили, возгордившись верою отцов своих до безумия, уклонившись от истинного учения к безбожию, то это доказывало бы их настоящее бедственное положение, если бы они сами не сознавались в этом. Рассеянные, бесприютные и лишенные своего отечества и храма, они блуждают по всему свету, не имея у себя царем ни человека, ни Бога. Им не дозволяется посещать отечество даже на правах пришельцев. В то время как пророки грозили им этим, они предсказывали им и то, что в конце века сего Бог изберет Себе гораздо вернейших почитателей из всякого племени, народа и места, на которых перенесет Свою милость и даже большую по причине их способности воспринимать совершеннейшее учение. Итак Тот, о Котором возвещали, что Он придет от Бога для преобразования и улучшения учения, пришел. Он есть Христос. Сын Божий. Поэтому Он возвещался как Владыка и Наставник этого учения и этой милости, как Просветитель и Руководитель рода человеческого, как Сын Божий. Он рожден не так, чтобы стыдился имени сына или семени отца. Бог сделался Его Отцом не вследствие кровосмешения с сестрою, или осквернения дочери, или прелюбодеяния с чужою супругою. Его Отец не был любовником чешуйчатым, или рогатым, или оперенным. Он не был любовником Даны, обратившись в золото. Это претерпели ваши боги от Юпитера. Но Сын Божий рожден не от прелюбодеяния, и та, которая была Его Матерью, не имела мужа. Но прежде я скажу о природе Его, а отсюда будет понятно свойство рождения Его. Я уже сказал, что Бог сотворил весь этот мир словом, разумом и силою. Известно, что и у ваших философов ???, то есть, Слово и Разум, считается художником вселенной. Ибо Зенон признает его за такого деятеля, который все расположил в порядке. Он же называет его и роком, и богом, и душою Юпитера, и необходимостью всех вещей. Клеанф все это приписывает Духу, который, по его мнению, проникает вселенную. М мы Слову, Разуму и Силе, чрез что, как я сказал, Бог сотворил все, приписываем Дух, как собственную природу, в которой находится и слово, когда она возвещает, и разум, когда она чертит планы, и сила, когда она осуществляет планы. Мы узнали, что Он (Логос) исшел от Бога и благодаря исхождению рожден, и потому Он есть Сын Божий и назван Богом по причине единства природы, ибо и Бог есть Дух. И хотя луч удаляется от солнца, часть от целого; однако солнце находится в луче, и субстанция при этом не отделяется, но распространяется. Так от Духа – Дух и от Бога – Бог, как свет, зажженный от света. Материя, источник, остается целою и неуменьшенною, хотя бы ты заимствовал от нее очень много ветвей. Так, что произошло от Бога, есть Бог и Сын Божий, и оба один. Так Дух от Духа, Бог от Бога, различаясь но порядку, а не по числу, по степени, а не по качеству. Бог не отделяется от источника, но распространяется. Итак этот Луч Божий, снишедши в некоторую Деву, и плоть, образовавшаяся в утробе ее, рождается человеком, соединенным с Богом, о чем всегда раньше предсказывалось. Плоть, одушевленная Духом, питается, растет, говорит, учит, делает, и есть Христос. Примите на время это повествование, как сходное с вашими повествованиями, пока я не покажу, как Христос доказывает Себя, и кто у вас составил басню такого рода для ниспровержения этой истины. Знали и иудеи, что придет Христос, так как им говорили об этом пророки. Иудеи и теперь ожидают Его пришествия, и неверие их в совершившееся уже пришествие составляет главнейший предмет нашего спора с ними. Ибо так как означены два Его пришествия, – первое, которое уже совершилось в уничижении человеческом, – второе, которое наступит при конце мира в очевидном божественном величии; то они, не поняв первого, сочли второе за одно только, как предсказанное более ясно, и его ожидают. поелику они не поняли первого пришествия (если бы поняли, то уверовали бы; если бы уверовали, то получили бы спасение); то вина их заслуживает наказания. Они сами читают в своих книгах, что они будут лишь бы премудрости и разума и что не будут пользоваться глазами и ушами. Того, в Ком они видели простого человека вследствие унижения Его, они должны были считать магом за необыкновенную силу Его; ибо Он словом изгонял из людей демонов, возвращал зрение слепым, очищал прокаженных, укреплял пораженных параличом, давал мертвым снова жизнь, господствовал над самыми стихиями, усмиряя бури и ходя по волнам. Такими делами Он ясно показывал, что Он есть Слово Божие, то есть, Логос, – Слово первоначальное, перворожденное, имеющее спутниками силу и разум и укрепленное духом, Тот же, Который все творил и сотворил Словом. За то, что Он Своим учением обличал книжников и вождей иудейских, в особенности же за то, что весьма многие делались последователями Его, эти книжники и вожди так ожесточились против Него, что наконец, представив Его к Пилату Понтийскому, правившему в то время Сириею со стороны Рима, насильственно истребовали у него согласия отдать им Иисуса на распятие. Он и Сам предсказал, что они так поступят с Ним, и не только Он, но и древние пророки задолго до Него. Он, даже пригвожденный ко кресту, показал много знамений своей смерти. Ибо Он добровольно Испустил дух со словом, прежде нежели палач совершил свое дело. В то же самое время произошло затмение солнца среди дня. Это затмение считали обыкновенным те, которые не знали, что оно было предсказано о Христе. И однако рассказ об этом мировом событии находится в ваших архивах. После того как Он снят был со креста и положен во гроб, иудеи приставили к Нему с особенною бдительностью военную стражу, чтобы ученики Его, унесши тело Его, не могли обманывать легковерных людей. Этого они опасались потому, что Он сам прежде говорил, что Он в третий день воскреснет. Но вот в третий день, после того как земля внезапно потряслась, камень от гроба отвалился, и стража от ужаса попадала, ничего не было найдено во гробе. кроме одежды погребенного, хотя при этом не было видно никого из учеников Его. Тем не менее начальники, для которых весьма важно было объявить этот факт преступным делом учеников, держать народ в рабском отношении к себе и отклонить его от веры в Него, распустили слух, что Он украден учениками. Ибо Он не явился в народ с одной стороны для того, чтобы не освободить безбожных от заблуждения, а с другой – для того, чтобы вера, которой предназначена великая награда, имела возможность доказать себя. С некоторыми же учениками провел 40 дней в Галилее, стране иудейской, уча их тому, чему они потом должны были учить других. Затем, возложив на них обязанность проповедования по всей вселенной. Он взят был на небо окружившим Его со всех сторон облаком. Это гораздо вероятнее, чем то, что у вас Проклы, обыкновенно, утверждают о Ромуле. Пилат, сам уже по своему убеждению христианин, сообщил все это относительно Христа тогдашнему императору, Тиберию. Да и сами императоры открыто признали бы то, что сообщено им о Христе, если бы не были необходимы миру, или если бы христиане могли быть императорами. Ученики, согласно повелению своего божественного Учителя. распространились по вселенной. И сами они, много добровольно претерпевши от преследователей иудеев, конечно, за твердость в истине, наконец в Риме пролили христианскую кровь по жестокости Нерона. Но мы представим вам более достоверных свидетелей Христа, тех самых, которым вы поклоняетесь. Если я для того, чтобы вы верили христианам, приведу таких свидетелей, ради которых вы не верите им, то такое свидетельство имеет большое значение. Однако это – сущность нашего учения, это происхождение нашей секты и нашего учения с ее Основателем, как мы узнали. Может быть, теперь уж никто не будет выдумывать того, что позорило бы нас. Может быть, теперь уж никто не будет верить ничему другому, касающемуся нас, потому что никому не позволительно лгать в деле своей религии. Ибо кто объявляет предметом своего почитания не то, что он на самом деле почитает, тот отрицается от того, что он почитает, и переносит почитание на нечто другое и следовательно уже не почитает того, от чего он отрекся. Мы объявляем и объявляем публично, и израненные и окровавленные во всеуслышание говорим вам, подвергающим нас пыткам: Бога мы почитаем чрез Христа. Считайте Его за человека, но Бог хочет. чтобы чрез Него и в Нем Его познавали и почитали. Иудеям я отвечаю, что и сами они научились почитать Бога чрез человека Моисея. Грекам возражаю, что Орфей в Пиерии, Музей в Афинах, Меламп в Аргосе, Трофоний в Беотии обязали людей посвящать себя в известную секту. Если обратить взор и на вас, властители народов, – Помпилий Нума, который установил у римлян весьма трудные суперстиции, был человек. Да будет позволено и Христу открыть божество, как свою собственную природу. Он не должен был делать то, что делал Нума, именно: людей грубых и диких устрашать множеством богов, которым надлежало бы служить, и чрез это приводить их к гуманности. Напротив, Он должен был открыть глаза к познанию истины у людей уже образованных и обольщенных своим образованием. Итак узнайте, истинно ли божество Христа. Если оно таково, что те, которые узнали его, делаются добрыми; то отсюда уже следует, что они отказываются от всяких ложных богов, особенно же таких, которые скрываясь под именами и изображениями мертвецов, стараются снискать у людей веру в себя, как богов, посредством некоторых знамений, чудес и пророчеств.

22.
И поэтому мы говорим, что есть некоторые духовные существа. Имя их не ново: о демонах знают философы. Сам Сократ ожидал мнения демона. Как было ему не ожидать его? Говорят, что он с детства находился в нем, отклоняя его, конечно, от добра. О них знают все поэты, и необразованная толпа весьма часто употребляет их в своих проклятиях; ибо и сатану, главу этого злого рода, народ как бы инстинктивно объявляет в тех же проклятиях. И Платон также не отрицал ангелов. Даже маги существуют для того, чтобы быть свидетелями того и другого имени. Но каким образом от некоторых ангелов, сделавшихся злыми по собственной воле, произошел еще более злой род демонов, осужденный Богом вместе с их предками и с тем главою, о котором я сказал, об этом сообщается в Священном Писании. Теперь нужно достаточно сказать о деятельности их. Деятельность их состоит в ниспровержении человека. Так искони злоба этих духов направлена была на погибель человека. Поэтому телу его они причиняют болезни и тяжелые удары, а в душе производят внезапные и неестественные проявления путем насилия. Да ту и другую часть человеческого существа они легко действуют благодаря проницательности и тонкости своей натуры. Духовным силам можно делать многое. Так как они невидимы и не осязаемы, то открываются скорее в результатах своих, чем в самых действиях. Это бывает тогда, когда какой либо скрытый яд ветра уничтожает древесные и хлебные плоды на цвету, лишает их жизни в почках, наносит им вред во время созревания, или когда воздух, принесенный тайным образом, распространяет заразу. Совершенно таким же тайным образом демоны и ангелы наносят вред душе, возбуждая в ней бешенство, или гнусное безумие, или жестокие страсти с разными заблуждениями. Между этими заблуждениями главное то, что они, пленив и обольстив души людей, рекомендуют им идолослужение для того, чтобы чрез фимиамные и кровавые жертвы идолам доставить себе самим любимую пищу. И какая пища для них лучше, как не та, чтобы отклонять людей от размышления ибо истинном Боге путем ложных чар? Я объясню и то, какие обманы они делают и как. Всякий дух – быстр: таковы ангелы и демоны. Поэтому в одно мгновение они всюду находятся. Вся вселенная для них – одно место. Что бы где ни делалось, об этом они столь легко знают, как легко и возвещают. Я. конечно, виновниками зла они всегда бывают, а виновниками добра никогда не бывают. Распоряжения Самого Бога я тогда они узнавали из речей пророческих и теперь узнают из чтений Священного Писания. Узнав таким образом отсюда нечто будущее, они соперничают с Божеством, когда крадут пророчества. А с каким лукавством они представляют двусмысленные результаты в изречениях оракулов, об этом знают Крезы, знают Пирры. Впрочем пифийский оракул объявил, что черепаха варилась с бараниной. Это он сделал так, как я сказал выше, именно: он в один момент побывал в Лидии. Так как они обитают в воздухе, находятся в соседстве с звездами и вращаются среди облаков, то они знают, что готовится на небе, и потому они возвещают о дождях, которые они уже ощущают. Они являются истинными целителями болезней. Ибо они сначала наносят болезни, потом приписывают ради чуда лекарства новые или противоположные, затем перестают наносить болезни, а люди полагают, что они исцелили их от болезней. Зачем мне поэтому говорить о прочих ложных действиях демонов: о явлениях Касторов, о воде, которую весталка носила ситом, о корабле, который был притащен поясом, о бороде, которая сделалась красною вследствие прикосновения к ней? Все это делалось ими для того, чтобы камни признавали за богов, чтобы истинного Бога не искали.

23.
Далее, если и маги производят привидения и бесчестят души уже умерших; если они убивают детей для пророчества; если они представляют много чудесного при помощи шарлатанских фокусов; если они наводят сны, располагая помогающей им силою раз навсегда приглашенных ими ангелов и демонов, чрез которых пророчествуют, обыкновенно, и козы и столы то насколько больше эта сила по собственному желанию и ради себя будет стараться всячески делать то, что она делает для других? Или, если и ангелы и демоны делают то же, что и ваши боги, то где же превосходство Божества, о Котором, конечно, должно думать что Оно могущественнее, выше всего? Не лучше ли поэтому предполагать, что те, которые выдают себя за богов, так как делают то, что заставляет признавать богов, – сами боги, чем считать богами тех, которые одинаковы с ангелами и демонами? Разность мест производит, я полагаю, то, что вы в храмах считаете богами тех, которых в других местах не признаете богами; что вам кажется, что тот, кто пробегает чрез священные крыши, безумствует не так, как тот, кого перепрыгивает чрез соседние крыши, и что одна сила обнаруживается в том, кто режет половые органы или руки, а другая – в том, кто режет себе горло. Результаты безумия одинаковы, и причина, побуждающая к этому, одна. Но доселе мы приводили доказательства словесные, а теперь уж приведем вещественные, из которых видно будет, что одна и та же природа принадлежит тому и другому имени. Пусть будет поставлен здесь же пред вашим трибуналом такой человек, о котором было бы известно, что он одержим демоном. Лишь только любой христианин прикажет этому духу говорить, то он сознается, что он настолько действительно есть демон, насколько в другом месте ложно есть Бог. Пусть также будет приведен кто либо из тех, о которых думают, что они действуют под непосредственным влиянием Бога, которые, дыша над жертвенником, воспринимают божество из гари, которые лечатся изрыгая, которые пророчествуют при сильном дыхании. Если самая ваша Дева Небесная, обещательница дождей; если самый ваш Эскулап, профессор медицины, сохранивший жизнь Сокордию, Тенацию и Асклепиодоту, имеющим умереть на другой день, не признаются христианину в том, что они демоны, не дерзая обманывать его: то тут же пролейте кровь этого наглейшего христианина, Что очевиднее этого дела? Что убедительнее этого доказательства? Простота истины осязательна, сила ее находится при ней, ничто не может возбудить подозрение. Вы будете говорить, что это делается посредством магии или посредством какого-либо подобного обмана, в том случае, если ваши глаза и ваши уши позволят вам. Что же может быть выставлено против того, что показывается с очевидною истинностью? С одной стороны, если они действительно боги, то для чего обманывают, называя себя демонами? Или, быть может, для того, чтобы нам повиноваться? В таком случае ваши боги подчинены христианам. Те же не должны считаться богами, которые подчинены человеку, врагу своему, хотя он нечто делает для бесчестия их. С другой стороны, если они демоны или ангелы, то для чего они в других местах объявляют себя богами? Как те, которые считаются богами, не захотели бы называть себя демонами, если бы они действительно были боги, чтобы не отнять у себя величия; так и те, которых вы прямо называете демонами, не дерзали бы в других местах выдавать себя за богов, если бы те, именами которых они пользуются, действительно, были боги, Ибо они боялись бы злоупотреблять величием, принадлежащим существам, без сомнения, наивысшим и таким, каких должно бояться. Поэтому нет тех богов, которых вы признаете. Если бы они существовали, то не объявляли бы себя демонами и не отказывались бы от того, что они боги. Итак, когда та и другая сторона отрицает бытие богов, то знайте, что и там и здесь одни и те же существа – демоны. Теперь вам должно искать богов. Ибо вы видите, что те – демоны, которых вы прежде считали богами. Благодаря нам, вы узнаете от тех же своих богов не только то, что ни они сами, ни подобные им – не боги, но и то, кто же есть Бог; Тог ли, Которого мы, христиане, проповедуем, и один ли только Он; – так ли должно веровать в Него и так ли почитать Его, как требует религия и культ христиан. Они тогда же скажут: кто тот Христос с своею баснею? Обыкновенный ли Он человек или маг? Украден ли Он из гроба после смерти своими учениками? Находится ли теперь в аде? Не находится ли Он скорее на небесах, откуда имеет придти среди колебания всего мира, при трепете вселенной, при стонах всех людей, кроме христиан, как Божия Сила, Божий Дух, как Слово, Мудрость, Разум и Сын Божий. И они пусть смеются вместе с вами над всем тем, над чем вы смеетесь. Пусть они отрицают, что Христос будет судить всякую душу от века по воскресении ее тела. Пусть они говорят, что этот суд достался Миносу и Радоманту, как думает Платон и поэты. Пусть по крайней мере они удалят знаки своего позора и поношения. Пусть они отрицают то, что они – нечистые духи, что однако можно видеть из их пищи, крови, дыма, смрада сожженных животных и из сквернейших речей их пророков. Пусть они откажутся от того, что они вместе с своими почитателями и своими делами предназначены к тому же судному дню. Но вся эга наша власть и сила над ними зависит от произнесения имени Христа и от напоминания о том, что им предстоят великие наказания от Бога чрез Судию Христа. Они, боясь Христа в Боге и Бога во Христе, покоряются рабам Бога и Христа. Так они, по нашему повелению, выходят из тел вследствие простого прикосновения наших рук и дуновения наших уст, будучи устрашены мыслию о вечном огне, против собственного желания, с скорбью и стыдом, в присутствии вас. Вы, верящие им, когда они лгут, верьте им, когда они говорят правду о себе. Никто не лжет для собственного унижения; напротив, всякий лжет скорее для своего возвышения. Поэтому нужно верить им более тогда, когда они сознаются во вред себе самим, чем тогда, когда они отрицаются в пользу свою. Да, эти свидетельства ваших богов, обыкновенно, увеличивают число христиан. Как часто мы, веря им, веруем чрез Христа и в Бога. Они сами воспламеняют веру в наше Писание; они сами созидают дерзновение нашей надежды. Вы почитаете их, как мне известно, даже кровью христиан. Поэтому они не желали бы лишиться вас, слуг столь полезных и столь покорных, и не желали бы, чтобы христиане когда либо изгоняли их из вас, если бы им возможно было лгать при христианине, желающем доказать вам истину.

24.
Все это признание их, которым они отрицают то, что они боги, и утверждают, что нет другого Бога, кроме Того единого, Которому мы предали себя, достаточно сильно опровергает обвинение в оскорблении языческой религии вообще и римской в особенности. Ибо если нет на самом деле богов, то нет на самом деле и религии. Если нет религии, потому что нет на самом деле богов, то, конечно, мы не виновны в оскорблении религии. Напротив, обвинение переходит на вас: вы ложь почитаете, а истинную религию истинного Бога не только презираете, но даже и преследуете, и потому вы именно те, которые совершаете преступление действительной иррелигиозности. Но положим, что то верно, что ваши боги на самом деле боги, и в таком случае не должны ли вы согласиться с тем общим мнением, что есть какое-то Существо высочайшее и могущественнейшее, Глава мира, имеющая совершеннейшее величие. Ибо по общему представлению Божества власть высочайшего господства находится в руках одного Существа, функции же Его принадлежат многим. Так, например, Платон говорит, что великого Юпитера сопровождает на небе толпа богов и демонов. Поэтому на ряду с этим богом должно почитать также прокураторов, префектов и наместников его. Если бы это было и так, то какое преступление совершает тот, кто для снискания у императора большей милости делает то, что может, на него возлагает свое упование, имя императора, как имя Бога, никому другому не приписывает, так как и называть и дозволять называть кого либо другого, кроме императора, императором считают уголовным преступлением? Пусть одна почитает Бога, а другой – Юпитера; пусть один молящиеся руки простирает к небу, а другой – к жертвеннику Фидеи; пусть один во время молитвы исчисляет облака, если этому вы верите, а другой – лякунарии; пусть один посвящает своему Богу свою душу, а другой – душу козла. Смотрите, не заслуживает ли названия иррелигиозности лишение свободы религии и запрещение выбора Божества, когда мне не позволяют почитать Того, Кого я хочу, но принуждают меня почитать того, кого я не хочу. Никакой Бог, да даже никакой человек не пожелает почитания принужденного. Поэтому и египтянам дозволена была

их глупейшая религия, требовавшая обоготворения птиц и зверей и подвергавшая смерти того, кто убьет кого либо из таких богов. И всякая провинция и всякий город имеет своего бога, так например: Сирия – Атаргату, Аравия – Дузара, Норики – Белена, Африка – Целесту, Мавритания – своих царевичей. Я поименовал, полагаю, провинции римские, и однако боги их не римские, потому что в Риме почитаются только те боги, которые почитаются во всей Италии по муниципальному праву, именно: Дельвентин Казиниенский, Визидиан Нарниенский, Анхария Анскуманская, Норция Волсивиенская, Валенция Окрикуланская, Гостия Сутринская и Юнона Фалиская, получившая прозвание в честь отца Curis. Но нам одним воспрещается собственная религия. Мы оскорбляем римлян и не считаемся римлянами, потому что мы почитаем не римского бога. Хорошо, что тот Бог, Которому все мы принадлежим, желаем ли мы этого, или не желаем, есть Бог всех людей. Но ваше право дозволяет почитать, кого угодно, кроме истинного Бога, как будто Тот, Кому мы все принадлежим, не есть поэтому Бог всех людей.

25.
Мне кажется, что я достаточно решил вопрос о ложном и истинном Божестве, представив прочные доказательства, основанные не только на соображениях разума, но и на свидетельствах тех самих, которых вы считаете богами, так что не должно было бы больше и рассуждать об этом предмете. Но так как протестует собственно авторитет римского имени, то я не оставлю без опровержения возражения, вызываемого предрассудком тех лиц, которые говорят: римляне, благодаря своей тщательней шей религиозности, подняты на такую высоту, что овладели вселенною, и что боги их, действительно, существуют, так как те, которые более других служат им, более других и процветают. Конечно, эта награда дарована римлянам их богами в качестве прерогатива. Стеркул, Мутун и Ларентина увеличили власть их. Ибо я не могу подумать, чтобы чужеземные боги более пожелали помогать чужому народу, чем своему, и чтобы предали людям заморским отечественную землю, где сами они родились, воспитались, прославились и были погребены. Цибела, вероятно, предвидела, если она полюбила Рим в память троянского народа, своего туземца, которому она покровительствовала во время войны с греками; если она постаралась перейти на сторону мстителей, о которых ей известно было, что они покорят Грецию, победительницу Фригии. Поэтому и в наше время она представила осязательное доказательство своего величия, обращенного на Рим: по отнятии М. Аврелия у государства святейший архигалл в девятый день тех же календ, в который приносил в жертву нечистую кровь, обрезывая свои руки, издал обычные повеления о здоровье императора Марка уже умершего. О медлительные вестники, о запоздавшие донесения, благодаря которым Цибела не узнала раньше о смерти императора! Право, христиане должны были бы смеяться над такою богинею. Но и Юпитер, забыв известную Идейскую пещеру, и медные тарелки корибантов, и приятнейший запах своей кормилицы, не тотчас дозволил бы подчинить свой Крит римской власти. Не предпочел ли бы он всякому Капитолию известную свою могилу, чтобы господствовала над миром скорее та страна, которая скрыла его прах? Желала ли бы и Юнона, чтобы. любимый ею пунический город, который она предпочла даже Самосу, был разрушен чужим народом, да и к тому же произошедшим от Энея? Я знаю следующее: здесь было ее оружие, здесь бела ее колесница, уже и тогда богиня и стремилась и содействовала тому, чтобы он, Карфаген, был повелителем народов, если только судьба как-нибудь дозволит. Эта несчастная супруга и сестра Юпитера не имела силы противодействовать судьбе. Впрочем сам Юпитер повинуется ей. И однако римляне судьбе, предавшей им Карфаген против воли и желания Юноны, не оказали и столько чести, сколько они оказали продажнейшей блуднице Ларентине. Известно, что очень многие боги ваши были царями. Если они потому имеют силу передавать царскую власть, что сами были царями, то от кого они сами получили ее? Кого почитали Сатурн и Юпитер? Я полагаю, какого-нибудь Стеркула. Но римляне с своими индигитаментами позднее их. Хотя некоторые из ваших богов не царствовали, однако царствовали другие, которые не почитали их, потому что они еще не считались богами. Поэтому власть давать царства принадлежит другим, так как были царства гораздо раньше, чем появились эти боги. Но как не основательно величие римлян приписывать заслугам религиозности, когда религия начала делать успехи после власти или царства! Хотя уже Нума измыслил религиозные суеверия, однако известно, что культ римлян не имел еще тогда ни изображений, ни храмов. Религия была экономна, обряды бедны, и не было Капитолия, возвышающегося до неба. Тогда были только случайные жертвенники из земли, только самосские жертвенные сосуды, издававшие смрад, и самого бога нигде не было, ибо искусства греков и этрусков тогда еще не наполнили Рима скульптурными изображениями. Итак римляне не были религиозны прежде, чем стали велики, и следовательно они не потому велики, что религиозны. И каким образом могли сделаться великим чрез религию те, у которых величие произошло из иррелигиозности? Ибо, если я не ошибаюсь, всякого рода господство или власть ищется путем войны и распространяется путем победы. Но войны и победы состоят в завоевании городов и очень часто в разрушении их. Это дело не бывает без оскорбления богов. Ибо тогда вместе с крепостями разрушаются и храмы, вместе с гражданами умерщвляются и жрецы, вместе с мирским имуществом похищается имущество и церковное. Итак сколько святотатств римлян, сколько и трофеев; столько триумфов над богами, сколько триумфов и над народами; столько добыч, сколько доселе остается изображений плененных богов. И эти боги принимают молитвы от своих врагов и тем, которым. они должны были бы воздавать скорее за оскорбление, чем за почтение, дают власть без конца. Впрочем, так как они лишены всякого чувства, то их безнаказанно оскорбляют и бесполезно почитают. Конечно, нельзя согласиться с тем, чтобы, благодаря религиозности, сделались великими те, которые, как мы сказали, делались такими по мере того, как оскорбляли религию, или которые оскорбляли ее по мере того, как делались великими. И те, царства которых подпали власти Рима, были не без религий, когда теряли царства.